Главная » 2013 » Октябрь » 24 » 24 октября 1938 года 75 лет назад родился Венедикт Ерофеев, советский писатель
19:00
24 октября 1938 года 75 лет назад родился Венедикт Ерофеев, советский писатель
Венедикт Васильевич Ерофеев родился 24 октября 1938 года на
Кольском полуострове, за Полярным кругом. После окончания школы поступил в
Московский университет, но был отчислен за непосещение занятий по военной
подготовке. С марта 1957 года Ерофеев работал в самых разных
качествах: он был истопником-кочегаром, грузчиком продовольственного магазина,
подсобником каменщика на строительстве Черемушек, приемщиком винной посуды,
бурильщиком в геологической партии, дежурным отделения милиции, стрелком
военизированной охраны, библиотекарем, коллектором в геофизической экспедиции,
заведующим цементным складом и многое другое. Писать начал с самого
раннего детства. Первым заслуживающим внимания сочинением Ерофеева считаются
«Заметки психопата», начатые в 17-летнем возрасте – самое объемное и нелепое из
написанного. В 1962 году появилась «Благая весть», которую расценили как
вздорную попытку дать «Евангелие русского экзистенциализма» и «Ницше,
вывернутого наизнанку». В начале 1960-х годов он написал несколько статей
о земляках-норвежцах (одна о Гамсуне, одна о Бьернсоне, две о поздних драмах Ибсена). Все были
отвергнуты редакцией. Осенью 1969 года Ерофеев, наконец, находит свою манеру
письма, и зимой 1970 года появляется «Москва-Петушки» – произведение, которое
становится его визитной карточкой. «Москва –
Петушки» традиционно воспринимается исследователями как пра-текст русского
постмодернизма, в контексте идеи М.Бахтина о карнавальности культуры; изучаются
связи лексического строя поэмы с Библией, советскими штампами, классической
русской и мировой литературами. В 1972 году за «Петушками» последовал
«Дмитрий
Шостакович», черновая рукопись которого была после потеряна, а все попытки
восстановить ее не увенчались успехом. В последующие годы все написанное
писателем в десятках толстых тетрадей и записных книжек складывалось в стол.
В 1985 году Венедикт Ерофеев принял крещение в Католической Церкви,
в единственном в то время в Москве действующем католическом храме св. Людовика.
Крестным отцом был друг Ерофеева, филолог Владимир Муравьёв. В этом же году он
написал трагедию в пяти актах «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора».
В
последние годы жизни Ерофеев страдал неизлечимой болезнью, раком горла. Писатель
скончался в Москве 11
мая 1990 года. Похоронен на Кунцевском кладбище.
Венедикт Ерофеев - Москва - Петушки. Цитаты.
А
потом я пошёл в центр, потому что это у меня всегда так: когда я ищу Кремль, я
неизменно попадаю на Курский вокзал. Мне ведь, собственно и надо было идти на
Курский вокзал, а не в центр, а я всё-таки пошёл в центр, чтобы на Кремль хоть
раз посмотреть: всё равно ведь, думаю, никакого Кремля не увижу, а попаду прямо
на Курский вокзал. Нет, не потому мне обидно. Обидно вот почему: я только
что подсчитал, что с улицы Чехова и до этого подъезда я выпил ещё на шесть
рублей - а что и где я пил? и в какой последовательности? во благо ли себе я пил
или во зло? Никто этого не знает, и никогда теперь не узнает. Всё на
свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться
человек, чтобы человек был грустен и растерян. О, эфемерность! О, самое
бессильное и позорное время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия
магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих
шатенов! - А знаете что, ангелы? - спросил, тоже тихо-тихо. - Что? -
ответили ангелы. - Тяжело мне... - Да, мы знаем, что тяжело, - пропели
ангелы. - А ты походи, легче будет, а через полчаса магазин откроется: водка там
с девяти, правда, а красненького сразу дадут... Я согласился бы жить на земле
целую вечность, если бы мне прежде показали уголок, где не всегда есть место
подвигу. Все они считают меня дурным человеком. По утрам и с перепою я
сам о себе такого же мнения. Но ведь нельзя же доверять мнению человека, который
ещё не успел похмелиться! Утром плохо, а вечером хорошо - верный признак
дурного человека. Вот уж если наоборот - если по утрам человек бодрится и весь в
надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение - это уж точно человек дрянь,
деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне
гадок. Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и
восходу они рады, и заходу тоже рады - так это уж просто мерзавцы, о них и
говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно - и утром, и вечером,
- тут уж я не знаю, что и сказать, это уж конченный подонок и мудозвон. Потому
что магазины у нас работают до девяти, а Елисеевский - тот даже до одиннадцати,
и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до
какой-нибудь пустяшной бездны... Есть стакан и есть бутерброд, чтобы не
стошнило. И есть душа, пока ещё чуть приоткрытая для впечатлений бытия. Я
кое-как пригладил волосы и вернулся в вагон. Публика посмотрела в меня почти
безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами... Мне это
нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые.
<...> Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное
отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза
не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Душу каждого мудака я
рассматривал теперь со вниманием, пристально и в упор. Но не очень долго
рассматривал... И вот - я торжественно объявляю: до конца моих дней я не
предприму ничего, чтобы повторить мой печальный опыт возвышения. Я остаюсь внизу
и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы
- по плевку. Сердце мне говорило: "тебя обидели, тебя сравняли с говном.
Поди, Веничка, и напейся. Встань и поди напейся, как сука". Так говорило моё
прекрасное сердце. А мой рассудок? - он брюзжал и упорствовал: "ты не встанешь,
Ерофеев, ты никуда не пойдёшь и ни капли не выпьешь". А сердце на это: "ну
ладно, Веничка, ладно. Много пить не надо, не надо напиваться, как сука, а выпей
четыреста граммов и завязывай". "Никаких грамм! - отчеканивал рассудок. - если
уж без этого нельзя, поди и выпей три кружки пива; а о граммах своих, Ерофеев, и
помнить забудь". А сердце заныло: "ну хоть двести грамм. Ну... РЕУТОВО -
НИКОЛЬСКОЕ ну, хоть сто пятьдесят..." и тогда рассудок: "Ну хорошо, Веня, -
сказал, - хорошо, выпей сто пятьдесят, только никуда не ходи, сиди
дома". Что ж вы думаете? Я выпил сто пятьдесят и усидел дома? Ха-ха. Я с
этого дня пил по тысяче пятьсот каждый день, чтобы усидеть дома, и всё-таки не
усидел. Потому что на шестой день размок уже настолько, что исчезла грань между
рассудком и сердцем, и оба в голос мне затвердили: "Поезжай, поезжай в Петушки!
В Петушках - твоё спасение и радость твоя, поезжай." Петушки - это место,
где не умолкают птицы, ни днём, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает
жасмин. Первородный грех - может, он и был - там никого не тяготит. Там даже у
тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен... Моё завтра
светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто
поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера? Смирись,
Веничка, хотя бы на том, что твоя душа вместительнее ума твоего. Да и зачем тебе
ум, если у тебя есть совесть и сверх того ещё и вкус? Как же не быть мне
скушным и как не пить кубанскую? Я это право заслужил. Я знаю лучше, чем вы, что
"мировая скорбь" - не фикция, пущенная в оборот старыми литераторами, потому что
я сам ношу её в себе и знаю, что это такое, и не хочу этого
скрывать. Теперь вы поняли, отчего я грустнее всех забулдыг? Отчего я
легковеснее всех идиотов, но и мрачнее всякого дерьма? Отчего я и дурак, и
демон, и пустомеля разом? Это - женщина, у которой до сегодняшнего дня
грудь стискивали только предчувствия. Это - женщина, у которой никто до меня
даже пульса не щупал. Я в их годы делал так: вечером в четверг выпивал
одним махом три с половиной литра ерша - выпивал и ложился спать, не раздеваясь,
с одной только мыслию: проснусь я утром в пятницу или не проснусь? И
всё-таки утром в пятницу я не просыпался. А просыпался утром в субботу, и уже не
в Москве, а под насыпью железной дороги, в районе Наро-Фоминска. Мой
глупый земляк Солоухин зовёт вас в лес солёные рыжики собирать. Да плюньте вы
ему в его солёные рыжики! Давайте лучше займёмся икотой... Да. Больше
пейте, меньше закусывайте. Это лучшее средство от самомнения и поверхностного
атеизма. Пить просто водку, даже из горлышка, - в этом нет ничего, кроме
томления духа и суеты. Смешать водку с одеколоном - в этом есть известный
каприз, но нет никакого пафоса. А вот выпить стакан "ханаанского бальзама" - в
этом есть и каприз, и идея, и пафос, и сверх того еще метафизический
намёк. Не буду вам напоминать, как очищается политура, это всякий
младенец знает. Почему-то в России никто не знает, отчего умер Пушкин, а как
очищается политура - это всякий знает. Объяснить вам, что значит
"поцелуй"? А "поцелуй" значит: смешанное в любой пропорции пополам-напополам
любое красное вино с любой водкой. Допустим: сухое виноградное вино плюс
"перцовка" или "кубанская" - это "первый поцелуй". Смесь самогона с 33-м
портвейном - это "поцелуй, насильно данный", или проще, "поцелуй без любви", или
ещё проще, "Инесса Арманд". "Транс-цен-ден-тально..." - подумал я. - И
давно это он его так? Нет, эти двое украсть не могли. Один из них, правда, в
телогрейке, а другой не спит, - значит, оба, в принципе, могли украсть. Но ведь
один-то спит, а другой в коверкотовом пальто, - значит, ни тот, ни другой
украсть не могли. И стоит мне прочесть хорошую книжку - я никак не могу
разобраться, кто отчего пьёт: низы, глядя вверх, или верхи, глядя вниз. -
А... Разрешите задать вам один пустяшный вопрос, - сказал черноусый сквозь зубы
и сквозь бутерброд в усах; он опять обращался только ко мне. - Разрешите
спросить: отчего это в глазах у вас столько грусти?.. Разве можно грустить, имея
такие познания! Можно подумать - вы с утра ничего не пили! Я даже
обиделся: - Как, то есть, ничего! И разве это грусть? Это просто замутнённость
глаз... Человека в чистом виде лемма принимает, а бабу - не принимает! С
появлением бабы нарушается всякая зеркальность. Если б баба не была бабой, лемма
не была бы леммой. Лемма всеобща, пока нет бабы. Баба есть - и леммы уже
нет... Надо чтить, повторяю, потёмки чужой души, надо смотреть в них,
пусть даже там и нет ничего, пусть там дрянь одна - всё равно: смотри и чти,
смотри и не плюй... Если какой-нибудь отщепенец спьяну и купит билет, так
ему, конечно, неудобно, когда идут контролёры: когда к нему подходят за билетом,
он не смотрит ни на кого - ни на ревизора, ни на публику, как будто хочет
провалиться сквозь землю. А ревизор рассматривает его билет как-то брезгливо, а
на него самого глядит уничтожающе, как на гадину. А публика, публика смотрит на
"зайца" большими, красивыми глазами, как бы говоря: глаза опустил, мудозвон!
Совесть заела, жидовская морда! - а в глаза ревизору глядят ещё решительней: вот
мы какие - и можешь ли ты осудить нас? Он умер от тоски и чрезмерной
склонности к обобщениям. Если хочешь идти налево, Веничка, - иди налево.
Если хочешь направо - иди направо. Всё равно тебе некуда идти. Так что уж лучше
иди вперёд, куда глаза глядят... И если я когда-нибудь умру - а я очень
скоро умру, я знаю - умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и
издали, снаружи и изнутри, но не приняв, - умру и он меня спросит: "хорошо ли
тебе было ТАМ? Плохо ли тебе было?" - я буду молчать, опущу глаза и буду
молчать, и эта немота знакома всем, кто знает исход многодневного и тяжёлого
похмелья. Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? И затмение
души тоже? Я не знал, что есть на свете такая боль, и скрючился от муки,
густая, красная буква "ю" распласталась у меня в глазах и задрожала. И с тех пор
я не приходил в сознание, и никогда не приду. Источники -
http://www.calend.ru/, http://www.askbooka.ru/
